На способности юного художника обратил внимание ссыльный волостной писарь Пазилов, получивший разрешение принять Белова в рисовальные классы Томского Общества поощрения художников. Но этому воспротивился отец: «Если бы я был богатым, все равно не пустил бы… Научили писать, читать, для нашего брата и ладно» [1, с. 16]. Кондрата определили прислужником к местному священнику, который предложил отцу готовить сына в иподиаконы, тем более что юноша, обладая прекрасным баритоном, мог петь в церкви. Однако отец, зная, что иподиакон не может жениться после рукоположения, воспротивился и решил женить сына. Нашлась и невеста.
Семнадцатилетний Кондрат сбежал от женитьбы в Томск, где открыл новый для себя мир. Ведь кроме своего села и окрестных деревень он нигде не был. Впечатления от Томска художник описал в своих воспоминаниях: «Было страшно и в то же время радостно. Множество магазинов на Почтамтской, гостиница Ветрова с окнами в три человеческих роста из толстого зеркального стекла, а за окнами-то какие чудеса! Я смотрел и все не мог насмотреться... На площади митинг, люди кричат, ругаются на трибуне, ругаются в толпе. Одни кричат: "Долой войну!", другие еще громче: "До победного конца!"…Все перемешалось» [1, с. 25].
Шел 1917 год. Стоит только удивляться тому, как сельский парень, оказавшись в водовороте событий, не испугался неизвестности, которая вошла в его жизнь с революцией и Гражданской войной, последующими труднейшими испытаниями. Кондрат завербовался на строительство Мурманской железной дороги. Там он зарабатывал себе на хлеб: писал надписи на вагонах, цистернах, паровозах, получая 12 рублей в день. Это был хороший заработок, позволявший существовать относительно безбедно. Но в октябре 1917 года работа на дороге прекратилась, в городе началась неразбериха: из Петрограда бежали в Мурманский порт англичане, французы, американцы. Надо было возвращаться домой.
В мае 1919 года судьба делает очередной поворот. Белов попадает под последнюю колчаковскую мобилизацию. Жизнь меняется стремительно: Омск, 43-й строевой полк, казарменный режим, муштра, неудавшийся поход против алтайских партизан. Волею случая он оказывается в Красной Армии. Затем – Иркутск, опять казармы, но уже 48-го Сибирского стрелкового полка 5-й Армии.
Здесь-то и начинается биография Белова как художника. Ему опять помогает случай. По просьбе товарищей он рисует химическим карандашом на стене казармы обнаженную женщину. Но это, к недоумению Кондрата, вместо ожидаемой «губы» приводит его в художественную студию полка, которой руководил Георгий Мануйлов, бывший пачинский волостной писарь. После трехмесячных курсов Белова направляют в годичную художественную студию при Политуправлении 5-й Армии (ПУАРМе).
Учеба проходила трудно. В Иркутске – неспокойно. Банды всех мастей терроризировали город. Кисти лежали рядом с винтовками. Но повезло с преподавателями Белов с благодарностью вспоминает иркутских художников: К. И. Померанцева, С. Н. Соколова, графика С. Д. Бигоса, читинского скульптора И. Жукова, болгарина Мунзо.
Первый и последний выпуск студийцев состоялся в феврале 1922 года. Белов получил право преподавать рисование в красноармейских клубах полков и дивизий. После возвращения в Пачу он работает в сельсовете, откуда в 1924 году его направляют на учебу в Омский художественно-промышленный техникум им. М.А. Врубеля.
Белов мечтал о живописи, но, по совету преподавателей, поступил на полиграфическое отделение, дававшее возможность найти работу по профессии. Последний год обучения завершился защитой диплома. Плакат Кондратия Белова «Нефть», выполненный на камне в четыре краски, прошел по первой категории.
В 1929, через год после окончания Худпрома, он некоторое время работает литографом на геокартографической фабрике. В этом же году его принимают в члены Омского филиала «Ассоциации художников революции» (АХР), которую организовал москвич Н.Г. Котов. Декларация ассоциации призывала художников дать народу понятное, идеологически активное искусство, что соответствовало генеральной линии партии.
В 1932 году Кондратий Петрович становится членом только что созданного Союза художников СССР. К несчастью, в этом же году он заболел туберкулезом легких, и работа в литографской мастерской стала невозможной. Он переходит в Дом Красной Армии, где получает работу художника. Там увлекается театром: оформляет спектакли, играет в них. В 1934 году, когда освободилось место режиссера в клубе им. Ворошилова мелькомбината, переходит туда, совмещая профессии актера, художника и режиссера.
В жизни Белова было много неприятных сюрпризов. В 1937 году по чьему-то доносу его, «как активного белогвардейца», исключают из рядов ВКП(б). Под предлогом сокращения штатов увольняют из клуба, снимают с воинского учета. Это было непростое время. В 1937 году многие омские художники были репрессированы. Кондратию Петровичу и на этот раз повезло. Дмитрий Степанович Суслов, председатель товарищества «Омхудожник» и организатор Омского отделения Союза художников, принял Белова в товарищество. К 20-летию Октября он дал ему ответственный заказ: барельеф (3×5 м) для краеведческого музея. До приемной комиссии оставались только двое суток, но художник успел, хотя впервые писал маслом. Работа удалась и была принята без единого замечания.
Для 2-й областной выставки 1938 года К. Белов пишет большую картину «Освобождение политзаключенных из Омской тюрьмы». Произведение экспонировалось на всесоюзной выставке 1939 года в Москве, ее репродукция была опубликована в журнале «Творчество». Но в жизни художника опять началась черная полоса. В 1937 году ему снова напомнили о белогвардейском прошлом, исключили из Союза художников с формулировкой «творческая пассивность». Это было несправедливо: несмотря на ослабленное здоровье, он постоянно работал, принимал участие в областных, зональных, республиканских выставках, общественной жизни.