75-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ ПОСВЯЩАЕТСЯ

усилия советских летчиков, инженеров, техников, младших авиационных специалистов по мобильной подготовке аэродромов и площадок для промежуточной посадки самолетов в условиях сурового сибирского климата» подробно рассматриваются в статьях В. А. Борисова, исследователей истории Великой Отечественной войны [1; 2].

Всего за три года по трассе перегнали бо - лее 8 тысяч американских самолетов, что позволило сформировать 250 авиаполков. По воздушному международному мосту перевезли более 18 тысяч тонн различных грузов: военное оборудование, золото, слюду, продовольствие, оборудование для госпиталей, медикаменты. Алсиб использовался и как международная пассажирская авиалиния. По трассе перемещались дипломаты и военные специалисты, летали послы СССР в США М. М. Литвинов и А. А. Громыко, американские генералы, а в 1944 году – вице-президент США Генри Уоллес. Всего было перевезено более 128 тысяч пассажиров.

Героизм тружеников трассы «Аляска – Сибирь» получил высокую оценку. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года за образцовое выполнение заданий командования по перегонке боевых самолетов 1-я перегоночная авиадивизия была награждена орденом Красного Знамени, а 551 человек личного состава были удостоены боевых орденов и медалей.

Поставки самолетов по ленд-лизу значительно приблизили общую Победу во Второй мировой войне, сохранили жизнь миллионам советских людей. К сожалению, из-за тяжелых условий полета и причин технического характера происходила гибель летчиков и потеря техники: за годы войны до конечного пункта «трассы мужества» не смогли долететь 150 пилотов и около 160 самолетов.

Память о подвиге летчиков была увековечена в нескольких мемориалах, установленных в разных пунктах трассы в России и США. В России – это мемориал в аэропорту г. Якутска в месте захоронения экипажа бомбардировщика Б-25, разбившегося в окрестностях города 7 мая 1943 года; истребитель Р-39 «Аэрокобра» в Якутске (сквер имени Гагарина) и в аэропорту г. Олёкминска (Якутия); мемориал в городском парке города Киренска; обелиск в Кадыкчанe на могиле разбившихся на А-20 лётчиков И. А. Ковылина, Н. Д. Борискина и Д. В. Михасёва; памятник на братской могиле 30 лётчиков, погибших 17 ноября 1942 года на Троицком кладбище в Красноярске; памятник погибшим лётчикам экипажа C-47 в Эгвекиноте (автор проекта скульптор К. Добриев); памятник в г. Усть-Куте; монумент в Мегино-Кангаласском улусе, где был запасной аэродром трассы; мемориал в Киренске (установлен в 2019 году, автор проекта И. Н. Михалев).

Основным решением, которое легло в основу проектов мемориалов, было использование корпусов самолетов либо их стилизованных частей. Корпуса самолетов укреплены на постаментах в мемориалах в Якутии (в аэропорту г. Якутска постамент с макетом самолета является частью комплекса, который включает также увенчанную стилизованной птицей в полете стелу и восемь плит с именами 113 летчиков, погибших на трассе, установленных по периметру площадки мемориального комплекса) [4]; в Кадыкчане на лицевой стороне четырехгранного обелиска в верхней части укреплен винт самолета; аналогичное решение использовано в мемориале в городском парке г. Киренска, а в более позднем памятнике там же в Киренске установлена группа в виде трёх летящих самолётов (использованы типы самолетов «Бостон», «Аэрокобра» и «Киттихок») [3]; памятник в Усть-Куте являет собой стилизованные крылья в виде двух треугольников, укрепленных на низком четырехугольном подиуме (автор эскиза памятника – учащийся средней школы г. Усть-Кута, член поискового отряда «Ориентир» Д. Бурков) [6]; памятник в Эгвекиноте представляет собой символическое вертикальное крыло самолета со звездой на просвет, силуэт памятника хорошо виден с разных точек поселка и с акватории порта [5].

Авторы проекта памятника в Магадане А.Н. Ковальчук, председатель Союза художников России, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств, и К.Б. Кузьминых, секретарь Союза художников России в Дальневосточном федеральном округе, заслуженный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств, предложили принципиально другое решение. При работе над мемориалом авторы ставили перед собой задачу – увековечить подвиг всех, кто принял участие в создании и функционировании этого воздушного моста, как с советской, так и с американской стороны. Поэтому смысловым и пластическим центром композиции стали застывшие в рукопожатии фигуры двух летчиков – символы боевого братства и взаимопомощи.

Памятник установлен на 12-ом км магаданской трассы, на повороте к зданию аэровокзала старого аэропорта Магадана. Выбор места установки памятника не случаен, так как старый аэропорт Магадана был одной из точек материального снабжения воздушной трассы «Аляска – Сибирь». Мемориал будет встречать въезжающих в город как напоминание о героическом эпизоде времен Великой Отечественной войны, зафиксировавшее историю сотрудничества двух держав – СССР и США.

Памятник состоит из постамента, скульптурной композиции и стилизованного крыла самолета. Скульптурная композиция представляет двух военных летчиков – советского и американского – в зимней летной форме. Летчики смотрят друг на друга, приветствуя один другого дружеским рукопожатием. Левая рука советского летчика лежит на плече американского коллеги. Советский летчик одет в летный комбинезон, унты. На боку планшет и пистолет в кобуре. На голове летный шлем. За спиной сложенный в ранец парашют. Американский летчик одет в утепленную куртку, зимние сапоги. На голове фуражка с кокардой. На боку на лямках висит сложенный в ранец парашют. Высота фигур 2,5 м. Материал изготовления – бронза, литье.

Торжественное открытие мемориала «ГЕРОЯМ АЛСИБА» состоялось 9 мая 2020 года. На открытии присутствовали: автор памятника К.Б. Кузьминых, губернатор Магаданской области С.К. Носов, мэр Магадана Ю.Ф. Гришан, представители общественности и СМИ.

Памятник «ГЕРОЯМ АЛСИБА» будет напоминанием о подвиге и воинской доблести летчиков трассы «Аляска – Сибирь» и станет одной из главных достопримечательностей Магадана.

документов и художественных произведений периода Великой Отечественной войны и послевоенного времени, оценить возможную полноту первоисточников, доносящих до нынешнего времени жизнь, труд и подвиг, служение Отчизне тех, кто сражался с фашистским злом во имя победы. Документы и произведения искусства будут всегда для сколько-нибудь отдаленного будущего главным и подлинным источником познания того, «как это было».

В каждом регионе хранят память о художниках-фронтовиках, открывают ранее неизвестные факты, документы, произведения: наброски, рисунки, этюды и законченные работы. Но еще сильнее, чем произведения и документы, воздействует живой контакт с личностью художника-фронтовика, если повезло встретиться с ним и его творчеством при жизни. Память хранит визуальный образ художника, жесты, интонации, комментарии эпизодов войны, четкость характеристик и оценок, отсутствие внешней бравады и самолюбования, нежелание концентрироваться на жестокости боев, фиксацию наиболее значимых в понимании и восприятии художника эпизодов войны. В основе этого общения – строгий и честный отбор из того, что осталось в памяти и что важно, по убеждению участников минувших драматических событий, передать в разговоре собеседнику – журналисту или искусствоведу [1, 4, 6].

Эти ясность, честность и твердость в своих убеждениях, наряду с точностью и творческой переработкой артистической натурой художника, навсегда запомнились из кратких рассказов об эпизодах Великой Отечественной войны, лично пережитых на фронте свердловским художником и искусствоведом, педагогом автора статьи в УрГУ Степаном Петровичем Ярковым, челябинскими художниками-графиками Константином Андреевичем Соколовым и Михаилом Ивановичем Ткачевым, живописцем Акопом Оганесовичем Григоряном. Они проявили себя людьми беззаветной храбрости, мужества и чести, не отступившими от своего гражданского долга и художнического видения.

Личности мастеров всегда вызывали интерес в обществе и художественной среде. И сегодня, спустя 75 лет после незабываемой Победы в Великой Отечественной войне, художники-фронтовики и их творчество продолжают притягивать внимание профессионалов, знатоков и ценителей искусства.

Автору этих строк довелось (по обоюдному выбору) более плотно заниматься исследованием творчества Михаила Ивановича Ткачева [14, 15, 16, 17] и Акопа Оганесовича Григоряна [1, 5, 8] – художников одного поколения, воевавших и победно вернувшихся с фронтов, успевших пожить завоеванной мирной жизнью и много, радостно и вдохновенно потрудиться на ниве искусства, ушедших в один – 1995-й – год из жизни, перешагнувших сегодня 100-летие со дня рождения. В процессе общения с художниками, в устройстве их персональных выставок, написании каталогов и статей, монографии к 100-летию М. И. Ткачева [22] раскрылись глубокие нравственные и гражданские основания этих личностей, пришло осознание их неповторимых индивидуальностей, оригинально и талантливо выразивших в искусстве время, идеи, эстетику, стиль эпохи, авторское видение и почерк.

В жизни Михаила Ивановича Ткачева, рисовальщика, акварелиста, мастера монотипии и изысканных живописных этюдов, монументальных декоративных росписей и керамических панно, события следовали словно предначертанные строгим и ясным графическим росчерком пера. Михаил Ткачев родился в Абдулино Оренбургской губернии. До начала войны, не окончив Пензенское художественное училище имени К.А. Савицкого по классу скульптуры (учился у М.Ф. Бабурина), он колесил по стране от центра России до Дальнего Востока, работал в середине 1930-х в Магнитогорске как художник-оформитель; в 1935–1937 был призван в армию и служил в рядах РККА. После демобилизации приехал в Челябинск и начал работать как художник в молодежных газетах «Ленинские искры», «Сталинская смена». С началом Великой Отечественной войны с июня 1941 был приглашен художником в областную газету «Челябинский рабочий», где выполнял различные задания в качестве фотокорреспондента, репортера и художника, создававшего рисунки, карикатуры и плакаты, печатавшиеся на газетных полосах по апрель 1943, когда добровольцем отправился на фронт, пройдя обучение на артиллерийских курсах.

фигурирует Гитлер с его приспешниками и раскрывается их вражеская сущность в лаконичной, хлесткой, гротесковой технике газетного рисунка; изображения сопровождены разящим текстом [22, c. 176–182].

Воздействие газетной графики и плакатов М. И. Ткачева было волнующим и сильным. На объявленном газетой «Челябинский рабочий» конкурсе политического плаката в августе–октябре 1941 плакат Ткачева «Путь людоедов» получил первую премию (газета «Челябинский рабочий» от 11 октября 1941). В памяти южноуральцев, отправлявшихся с Челябинского железнодорожного вокзала на фронт, остался этот многократно увеличенный плакат на фасаде здания, отпечатанный с применением цвета: по колено в крови с тесаком, с которого капает кровь, невозмутимо шагает по залитой кровью улице сытый фашист в каске. Плакат порождал справедливый гнев против фашистских захватчиков [10; 22, c. 20–21].

Современники оценили гражданственность и талант молодого художника, показавшего мастерство владения техникой и жанровой структурой искусства патриотического плаката и политической сатирической графики. Челябинские художники и эвакуированные на Южный Урал художники из Москвы, Ленинграда и других городов европейской части страны в 1942 приняли М. И. Ткачева в ряды Челябинской организации Союза советских художников [22, c. 166].

На фронте лейтенанту Ткачеву до поры до времени было не до рисунков. Только на завершающем этапе при разгроме Советской армией «прусского котла» в Кенигсберге ему удалось сделать несколько набросков карандашом и углем, которые в 1945 были собраны в небольшую выставку «Дорогами войны, дорогами побед» в редакции газеты «Челябинский рабочий» [11]. Ряд рисунков штурма Кенигсберга челябинскими танкистами лег в основу серии акварелей и монотипий, исполненных после войны. Эти произведения находятся в настоящее время в собраниях Челябинского государственного музея изобразительных искусств, Государственного исторического музея Южного Урала и в коллекции челябинского коллекционера Н. И. Перевозчикова [22, c.150–152].

Художник вспоминал, что наработанное в Челябинске мастерство плакатиста ему пригодилось при взятии Кенигсберга: после завершения окружения фашистских войск он понял, что необходимо этот факт запечатлеть. Михаил Ткачев создал плакат, размножил его трафаретным способом и попросил у командования трофейный велосипед; объезжая дымящиеся развалины, закреплял плакаты на видном месте. Это были волнующие переживания: войне конец! В этом акте – слияние и проявление единства целого: воина, защитника Родины и художника-гражданина. Это было переживание счастья Победы, которым художник и воин хотел поделиться со всем миром!

Лучшие листы кенигсбергской серии акварелью и монотипией в сдержанном колорите художник создал несколько лет спустя после окончания войны, работая в доме творчества «Челюскинская». Назовем некоторые из них: «В павшем Кенигсберге» (бумага, уголь, 47×32); «Челябинские танки в Кенигсберге» (бумага, цветной карандаш, 54×35); «Регулировщица» (бумага, цветной карандаш, 35×50).

По сути, художник М. И. Ткачев на протяжении войны и в первое послевоенное десятилетие не отступал в творчестве от военных тем и образов. Он демобилизован только в феврале 1946 – после Балтики был командирован служить на Кавказ, в Нальчик.

благополучия. Романтический образ человека в схватке с природной стихией в освоении огромного природного пространства рождал новый пластический язык. Графика здесь была наиболее органичной: рисующая изящный силуэт тонкая линия и почти монохромное пятно цвета; свободный, иногда обостренно-четкий ритм редких березок и фигур, прозрачные дали и распахнутая бездонная высота неба, клубящиеся над степью дождевые тучи и облака. Это острое чувство современности, ее лаконичной строгой стилистики и жизнь вечной природы, среди которой так хрупок и беззащитен человек, соединились в лирическую тему, лаконично и одновременно изысканно претворенную художником.

На творчество М. И. Ткачева обратили внимание публика, художники и музеи. Целинные серии следовали одна за другой: «На целинных землях», 1954–1957; «На целинных землях Южного Урала», 1958–1961; «Будни целинного совхоза имени А. М. Горького», 1962–1964; «На целинных землях», 1965–1970 [22, c. 152–156].

Отдельные листы о целине, созданные в 1960–1970-е годы в техниках акварели и монотипий, достигают безукоризненного образного лаконизма и обобщения, точности пластического языка. Именно монотипии из целинных серий поставили Михаила Ткачева в ряд известных современных графиков второй половины ХХ века [2, c. 17–18]. Среди листов его серий – очень известные, показанные на центральных выставках, в свое время часто репродуцируемые, такие как «Повариха» (1968), «Новые дороги» (1964), «Маляры» (1962), «С работы. Смена» (1963), «Грачиная песня» (1970), «Лето» (1969), «Агрономы» (1969), «Весна» (1970) и др. Именно из целинных серий графические листы М. И. Ткачева были отобраны в крупнейшие сокровищницы отечественного искусства – в собрание Государственного Русского музея и Государственной Третьяковской галереи. В публикациях о современной графике в журналах и газетных статьях творчеству М. И. Ткачева отводится достойное место.

Художник много работает, постоянно совершенствуется. Тонкий артистизм его творческой натуры привел его к глубокому переживанию творчества М. А. Врубеля, К. А. Коровина, В. А. Серова. Работая на Челюскинской даче, он любил бывать в Абрамцево, дотошно и внимательно всматривался в произведения своих кумиров в Третьяковке.

Искусство все больше принимало его в свои объятия. После целины Михаил Иванович Ткачев полюбил работал в циклах– сериях. Одна из любимых его серий была посвящена Челябинску – городу, в котором в его жизни и творчестве произошло столько замечательных событий, с которым были связаны его ощущения. Челябинск Ткачева – это монументальные здания центра города, напоминающие громады зданий старых классических городов, это хрупкие фигурки лыжников на мосту через реку Миасс на фоне Дворца спорта, зигзагообразное русло реки и расцветшие ранние кусты цвета магнолий с огромным диском солнца, висящего над зыбким закатным пространством…

Художника влечет красота южных широт: тропики Сочи, кубистическая белизна построек Гурзуфа и Бахчисарая – чеховских и коровинских мест любимого художником периода в искусстве – модерна и Серебряного века. И прекрасно, что все пережитое и испытанное художником Михаилом Ткачевым на войне не ожесточило его душу и не испепелило в ней любовь к искусству и творчеству.

В зрелые годы М. И. Ткачев любил браться за новое, экспериментировать. Его серия «Магнитка» (1973) была для художника-лирика «крепким орешком». Автор считал, что серия с ее колоритом расплавленного металла не очень-то ему удалась. Но и в этой производственной теме лирическое видение художника нашло применение: хороши индустриальные листы с холодным колоритом и тончайшими нюансами отношений («На путях», «Склад привозной руды», «Стальные артерии завода»), где есть место монументальности, или лист «Невеста», «Заводской пруд» (собрание Челябинского государственного музея изобразительных искусств), где острое чувство современности и личного переживания выражено в контрастных образах и композиционных решениях.

Творчество художника-фронтовика М. И. Ткачева не однолинейно. Оставаясь в глубине души лириком, он глубоко переживал несовершенство окружающей жизни. На этих контрастах красоты формы и безобразия нравственного убожества он строил свои сатирические серии – большого формата листы на сюжеты современной жизни.

Особое место принадлежит серии дружеских шаржей (1949–1980) на своих товарищей художников: остроумно, хлестко и совершенно художественно (при жизни серия была подарена в собрание Челябинской областной картинной галереи, ныне Челябинского государственного музея изобразительных искусств).

Одна из самых протяженных по времени и последних серий М. И. Ткачева – «Березы России». В этой серии натура художника, его душа, его изысканность и чуткость, его любовь к родной природе нашли свое тончайшее и искреннее выражение. Его мир – это продолжение в ХХ веке мира настроений его любимых писателей И. А. Бунина и А. П. Чехова, его любимых русских пейзажистов И. И. Левитана, В. А. Серова, К. А. Коровина.

Истинный художник, подобно древу жизни и познания, несет в себе память о земле, его взрастившей, давшей ему силы перенести испытания самые тяжкие и выйти из них неразрушенным, готовым к творческому созиданию. И сегодня, в наступившие иные времена благодарный Челябинск все также и по-новому одухотворен искусством М. И. Ткачева, этого прекрасного художника и человека.

Удивительно совпали в пространстве и времени на Южном Урале в послевоенное время два столь несхожих друг с другом, а в чем-то очень близких духом художника – Михаил Ткачев и Акоп Григорян. Они не были друзьями, контрастировали внешне: славянин, сероглазый уралец невысокого роста, внимательный и немногословный, сдержанный в жестах Ткачев, в облике и образе поведения которого остро ощущалась тончайшая связь с русской культурой рубежа ХIX–ХХ веков, и Григорян – высокий смуглый брюнет с горячими темными глазами, умеющий внутренне пристально смотреть и внимательно слушать, армянин, кавказский горец, в образе которого угадывалась судьба и история его родины – Армении, с её библейским символом горой Арарат (оказавшейся на территории Турции), тесно связанной своими корнями с древними цивилизациями Передней и Малой Азии: Вавилоном, Ассирией, Ираном – котлом культур равнинных и горных народов, с библейской историей и высокой культурой христианской Византии [25, 26, 27]. В зрелые годы эта корневая генетическая сущность личности Григоряна выразилась в сложившемся мировоззрении в духе историзма и в эстетических основах его творчества, формировавшихся в русле армянской духовно-живописной традиции, русской иконописи и живописи нового времени и европейской живописи XVII – начала ХХ веков, почерпнутой из созерцания подлинников музейных коллекций Государственной картинной галереи Армении и Государственного Эрмитажа в годы учебы в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.

После окончания Ереванского художественного училища в 1940 г. Григорян был направлен служить в армию на Северный флот и там, на Крайнем Севере, принял участие в начавшейся вскоре Великой Отечественной войне. Военные сражения в экстремальном климате Севера – не для слабых. Дух сына юга прошел крепкую закалку. Бесконечность холодных пустынных морей Северного Ледовитого океана, вражеская угроза со стороны Норвегии и боевые действия по ее отражению, критическое противостояние жизни и смерти обострили философское понимание бытия молодым художником, выстоявшееся позже, в последний период его жизни. Несколько набросков углем на серой бумаге с изображением сцен военных будней и живописные этюды (собрание Челябинского государственного музея изобразительных искусств) – немногое, что было создано и сохранилось в творческом наследии художника. Война крепко врезалась в сознание и эмоционально-чувственный мир художника. Он ярко передавал в своих рассказах увиденное и пережитое [30].

между этими полюсами. Такими же контрастами полюсов предстает и его творчество – владея языком графики, в живописи Григорян ощущал себя органичнее всего. Его живописное чувство многогранно представлено в разные периоды его творчества. Он умел писать тонкими разбеленными изысканными цветовыми гармониями; колорит большой группы его картин строится на горящих плавящихся отношениях живописи и напоминает тлеющее среди раскаленных углей пламя, при этом вспоминается живопись старых европейских мастеров; другие работы строятся на охристых отношениях, вызывающих ассоциации со старой бронзой. В этих произведениях сказывается опыт глубокого понимания и переживания искусства европейской живописи XVII века – караваджистов, но без их физиологизма и телесности, и особенно Рембрандта. Сюжеты его картин обыденны, но трактуются как бытийные; в строгости и аскетичности и даже простоте он передает возвышенные состояния, однако лишенные какого-либо намека на внешнюю помпезность. Фантазия переносит его воображение к образам великих разных времен: Леонардо, Абу-ль-Аля аль-Маарри, Лев Толстой, Иван Федоров. Образы современников становятся для него носителями обобщающих размышлений о смысле человеческого бытия (например, в картине «Усталость» прототип – это челябинский художник Павел Ходаев) (все названные – в собрании Челябинского государственного музея изобразительных искусств).

Для Григоряна образ воина старой Армении в шлеме – такая же реальность, как написанная по воображению испанская коррида. Образ шагающей по сухой траве армянской крестьянки перекликается с образами земледельцев и пастухов Ж. Ф. Милле, а уютные уголки старых армянских поселений с воротами-арками и церквями, построенными из камня, погружают в мир древности античных и доантичных времен и вместе с тем вызывают ассоциации с голландскими двориками XVII в.

Живописец Григорян воспринимал жизнь прежде всего как преодоление страданий и ликование красоты. Поэтому вещи, предметы, пейзаж часто сливаются в его композициях воедино, как прекрасный даже в своем увядании мир, исполненный красоты. В искусстве прошлого он ценил то, что делает его современным. Искусство итальянского Возрождения ставил вровень с искусством древнерусской иконописи; древние русские иконы глубоко трогали его душу, он говорил, что икона своим духом и совершенством мастерства горит, как высокая яркая звезда в небе. Он чувствовал икону в той же степени, как армянскую средневековую книжную миниатюру, ее возвышенный дух, чистейшие и тончайшие колористические отношения. Он погрузился в национальную армянскую миниатюру, работая над заказом образа создателя армянской письменности Месропа Маштоца для интерьера хранилища древних рукописей в Матенадаране в 1960-е годы.

Нахождение художника Акопа Григоряна в строгом, временами суровом Челябинске, городе сильной политической власти, как проводника соцреализма в искусстве в 1950–1980-е годы способствовало, наряду с другими приехавшими в Челябинск выпускниками столичных архитектурных и художественных вузов, созданию атмосферы раскрепощенного артистизма, подлинной творческой свободы. Многие из них так или иначе соприкоснулись с войной – на фронте или в эвакуации студентами столичных вузов. Своим творчеством в послевоенное мирное десятилетие люди искусства распахивали горизонты времени и пространства истории навстречу служению искусству, создавали атмосферу открытости и дружелюбия человеческих отношений. Это была свобода духа победителей, завоеванная в кровавой и жертвенной войне с фашизмом во имя жизни.

Для военного поколения молодых художников период Великой Отечественной войны совпал с началом их самостоятельного творчества. Это было поистине боевое крещение молодых художников войной. Закономерно, что их последующий творческий путь не был и не мог быть вялым и тусклым – жизнь в искусстве Михаила Ткачева, Акопа Григоряна и многих их современников в послевоенное время разгоралась творчески вдохновенно и ярко. Признание творчества А. О. Григоряна, как и М. И. Ткачева, выразилось во включении его произведений в музейные собрания: Государственной Третьяковской галереи, Государственной картинной галереи Армении, Челябинского государственного музея изобразительных искусств (при жизни Григоряна – Челябинской областной картинной галереи) и других музеев. Соотечественники-художники, искусствоведы после переезда Акопа Григоряна в начале 1980-х из Челябинска в Ереван внимательно отнеслись к его творчеству и увидели в его живописи глубоко национальное достоинство: по-настоящему эпическую охристо-коричневую каменистость, в отличие от распространенной в армянской живописи избыточной живописности и декоративности, и близость к рембрандтовскому взгляду классического искусства [30, c. 11].

Оба художника покинули этот мир в одном и том же 1995 году, М. И. Ткачев – в Челябинске, А. О. Григорян – в Ереване. Этот факт места завершения земного пути символичен и подтверждает их крепкую связь с родной землей, имеющую для художников решающее значение. Для Григоряна дата ухода 13 октября глубоко символична: армянские христиане отмечают в этот день память своего святого Григория Армянского Просветителя. Символично также и то, что в Ереване, где фамилия Григорян имеет такое же широкое распространение, как в России – Иванов, собратья-художники, чтобы отличить Акопа Оганесовича от художников-однофамильцев, наградили его прозвищем Акоп-моряк, а это выражение другой исторической памяти – своего рода фронтовая печать на челе художника…

…Гремят, несмотря ни на что, победные весны. В памяти благодарных потомков и в истории искусства навсегда останутся имена победителей – воинов разных поколений и национальностей единой страны с уже ушедшим в историю названием Советский Союз.

Это было поколение правдивых и честных людей, поколение созидателей, художников, волей истории превратившихся в воинов и героев. На войне они острее научились понимать, кто друг, а кто враг; что есть правда, а что – ложь, цену жизни и высокий подвиг самопожертвования ради жизни. Этот нравственный кодекс был основой их жизненного поведения и в наступившее после победы мирное время. Так же принципиально честны они были в искусстве. Дыхание красоты, лирическое переживание природы, искренность человеческих отношений многогранно, по-разному и по-настоящему художественно воплощены ими в их творчестве – школе мужества и высоты духа, вечном источнике познания, творческих достижений и цветения искусства.